И редактор редактирует. Да так, что переводчик потом валяется под столом. Аригато, Верка, вот кокоро кара
Especial Time
GRAPH октябрь 2012
Оуки Канаме (host) и Одзуки Тоома (guest)
Перевод с японского - Цукийоми Гинъя
Редактура - Вера Чемберс
GRAPH октябрь 2012
Оуки Канаме (host) и Одзуки Тоома (guest)
Перевод с японского - Цукийоми Гинъя
Редактура - Вера Чемберс
Это не интервью, а скорее разговор двух закадычных подруг.Оуки: Я попросила Зуккун (Одзуки) прийти, потому что…
Одзуки: Да я просто мимо пробегала… (смеется)
Оуки: Ну и это тоже… (смеется) Собственно говоря, мы ведь одноклассницы, вместе выступали в Снеге, а потом нас развели по разным труппам. Но теперь Зуккун перешла в Космос, и вот мы снова выступаем на одной сцене, как три года тому назад. По этому поводу мы и решили встретиться.
Одзуки: До Космоса Гуччан (Оуки) была еще в Звезде. По-моему, она все еще похожа на того человека, который уходил из Снега.
Оуки: Вполне может быть.
Одзуки: Ага.
Оуки: Впервые мы встретились во время вступительных экзаменов в школу Такаразуки. Нам же сначала показывают наши общежития, и я хорошо помню, как Зуччан заговорила тогда со мной - «Слушай, слушай, а скажи мне свой телефон? Меня Китаро зовут» (смеется).
Одзуки: Я тогда подумала, что надо завести дружбу со всеми высОукими девочками.
Оуки: А почему именно с высОукими? (смеется)
Одзуки: Потому что я запомнила, какие у высОуких девочек были суровые лица во время второго экзамена. У Момоми (Нацузора Момоми), и у Шино (Асагири Шино), и у Сацуки (Тенга Юуто)…
Оуки: И у Мэгги (Сейджо Кайто) тоже, правда?! И все, у кого был высОукий рост, успешно прошли экзамен.
Одзуки: Вот-вот. Но мы с тобой тогда особо и не общались.
Оуки: Конечно, нас ведь, кажется, по разным классам распределили – А и Б…
Одзуки: А мне кажется, что мы все-таки в одном были. А вообще, это дела давно минувших дней, преданья старины глубокой, я уж и не помню, как оно на самом деле было (смеется).
Оуки: Разве в одном? Я тоже уже и не вспомню… (смеется) Но потом, когда нас ввели в состав Снега, мы с тобой очень хорошо поладили. Постоянно готовили вместе.
Одзуки: Да, даже такое бывало (смеется)
Оуки: Зуккун, бывало, придет ко мне домой, наготовим кучу всякой острой еды с чесноком, и на пару съедим. Это была еда для настоящих мужиков.
Одзуки: Ох уж эти грехи молодости… (смеется) И главное, что мы готовили не для того, чтобы еще кого-то угостить, а так, молча, на пару все это и уминали. А потом я возвращалась в общежитие.
Оуки: И так почти каждый день. (смеется)
Одзуки: Мы нашли какой-то общий ритм, и это так нас завлекло, что не было всяких «Ой, что-то мне надоело». (смеется)
Оуки: И мы вечно делали всякие глупости.
Одзуки: Смеялись над чем-то понятным только нам самим. Хохочем до упаду над каким-то пустяком, а другим и невдомек, почему. Просто у нас очень «сходятся вкусы» в плане юмора, да и если бы кто-то другой сделал то же самое, мы бы тоже не засмеялись. (смеется)
Оуки: Просто мы очень подходим друг другу.
Одзуки: Что же это за мюзикл был, где я на конверте написала «Гуччан»?
Оуки: Разве не «Sasurai no hate ni»? Там в конце первого акта есть сцена, где я получаю письмо. Обычно конверт остается девственно чистым, но как-то раз я заметила, что на нем махонькими буквами написано «Гуччан» (смеется) По постановке мне нужно было сделать понимающее лицо, но я как посмотрела на улыбающуюся физиономию Зуккун, на которой как будто было написано «Ну и как тебе?», то и сама рассмеялась.
Одзуки: А я заметила вот что – когда ты смешишь человека, с которым у тебя «сходятся вкусы» в юморе, то в итоге ты словно смешишь саму себя, и в итоге из этого ничего хорошего не получается.
Оуки: Я как только эту надпись увидела, сразу представила, как Зуккун это говорит, а тут еще и ее физиономия (смеется).
Одзуки: Прикол в том, что там не какая-то умная надпись, а просто имя. С тех пор, как встретим что-то подобное – хохочем в голос.
Оуки: Жаль, что кроме нас, больше никто этого не понимает.
Одзуки: В каком-то мюзикле был еще такой момент, когда мы понимали, что стоит нам еще чуть-чуть приблизиться, то рассмеемся. Поэтому мы всегда репетировали на достаточном расстоянии друг от друга.
Оуки: О, я это помню. Разве это был не младший состав «Milan Wrapped in Fog»? Там была такая сцена, где мы поем что-то вроде «Если я был бы таким, а ты был таким-то, мы бы все равно бы друг друга поняли».
Одзуки: Да-да, это оно. Я вообще люблю придумывать что-то на тему «А если бы…». Так вот, если я раз это выскажу вслух, оно определенно вспомнится во время этой песни, и мы рассмеемся.
Оуки: Ох уж твоя бурная фантазия! Кажется, чтобы не рассмеяться, я тогда старалась смотреть тебе не в глаза, а на лоб. (смеется)
Одзуки: И получается, что мы вроде бы смотрим друг другу в глаза, но в то же время и не смотрим... (смеется) Пусть даже фантазия прет, но со стороны ничего не заметно. И все-таки накапливается критическая масса, молчать уже не удается... и понеслась.
Оуки: Ага. Мы таки выдали себя и рассмеялись.
Одзуки: На прогоне все было хорошо, но вот на репетиции… Рассмеяться, да еще и в такой серьезной сцене. И я ведь и не такая уж хохотушка, что палец покажи и смеяться буду.
Оуки: Да, обычно ты не хохотушка. Но вот во время постановки «Romance de Paris», где мы играли подчиненных Джури-сан (Джури Сакихо), ты почти все время смеялась. Ведь Джури-сан сама по себе очень интересный человек.
Одзуки: Мне кажется, удержаться от смеха на этом спектакле было труднее всего (смеется).
Оуки: Когда вы находились в глубине сцены, так что вас почти не было видно из зрительского зала, Джури-сан рассказывала Зуккун какую-то импровизацию, но из-за громкой музыки ничего не было слышно. И когда Зуккун честно пыталась отвечать, Джури-сан говорила «Да ты же все равно ничего не слышала», и все разражались хохотом. (смеется)
Одзуки: Да, именно в тот момент, когда она понимала, что я ничего не слышала, мы и начинали смеяться. (смеется)
Оуки: И хорошо, что это было не на авансцене, и никто особо не заметил.
Одзуки: Во всех сценах, где мы играем вместе, у нас такое выражение лица, будто мы с трудом сдерживаем смех (смеется). Кстати, один раз, когда мы вместе играли в шоу «Takarazuka Dream Kingdom», у меня как раз была роль Королевы Ночи, а я умудрилась посеять свое ожерелье. Но нас тогда поставили в симметричном танце, поэтому если бы я вышла без него, было бы очень заметно. И тут совершенно внезапно Маю (Минами Сора) подарила мне похожую бархотку, и в ней и вышла на сцену.
Оуки: «Ну слава богу, нашлось!» - я уж успокоилась. А потом ты прикладываешь его к рукаву костюма и говоришь «Это мне Маю подарила». Вот это было внезапно! (смеется) Цвет совсем не отличается, и даже я не поняла подвоха.
Одзуки: Да, а я выступала себе с абсолютно невозмутимым лицом, будто ничего и не произошло. Из таких сцен, где мы танцуем в симметричной позиции, есть одна, где у Гуччан шикарная прическа. Это из «Тарантеллы», кажется.
Оуки: Да, точно (смеется). Та самая сцена... кажется, в джунглях.
Одзуки: Перед этой сценой у нас как раз было свободное время, и к тому же, нам сказали, что прическу можно делать какую хочешь.
Оуки: Вот и я каждый день их меняла, раз уж сказали, что можно делать на голове что душа пожелает. А один раз совсем уж зализала волосы (смеется).
Одзуки: И пробор у тебя был ровнехонький (смеется).
Оуки: И нет, чтобы просто зачесать волосы назад, так я еще и челку из-под банданы выпустила. Короче, строила из себя крутого парня по полной программе (смеется).
Одзуки: Но в итоге, я как эту красоту увидела, сразу рассмеялась, ну и Гуччан вслед за мной.
Оуки: Ох, и насмеялись же мы тогда!
Одзуки: Это было довольно интересно – подобная прическа в исполнении Гуччан. Она ведь создает впечатление человека, который очень аккуратно относится к своему внешнему виду. А было и такое, что я надевала парик, который уже носила Гуччан в каком-то мюзикле, и ее пробирало на поржать.
Оуки: А, это как в сцене «Иллюзия» из «Takarazuka Dream Kingdom». В этой постановке у нас было много ролей, но конкретно в этой сцене я играла хоста, а Зуккун – транса.
Одзуки: Да, тогда было столько ролей, что я успела перемерять все понравившиеся парики (смеется).
Оуки: А в постановке «В погоне за Синей птицей» я играю китайского юношу с короткими черными волосами. И вот…
Одзуки: …Мне удалось заполучить этот парик, даже никто слова против не сказал. И в нем я и отыграла ту сцену (смеется).
Оуки: Обычно я в ту сторону не смотрю, а тут что-то привлекло мое внимание. «Где-то я этот парик уже видела», думается мне. И точно – это же мой парик! (смеется) Вечно мы с тобой ваньку валяем.
Одзуки: Но сейчас, мне кажется, нам это удается все меньше, ведь наше положение изменилось.
Оуки: Но раньше это нравилось не только нам, но еще и зрителям. Например, как в одной сцене… Все отокояку вышли на сцену с прилизанными волосами.
Одзуки: Да, и вот как тут выпендришься? Правда же?!
Оуки: Вот именно. Пришлось выкручиваться за счет выражения лица и танца, раз прически у всех одинаковые. В этой забаве учавствовали даже старшие актрисы, поэтому все почувствовали себя участниками какого-то веселья. Правда, в последнее время такое происходит все реже и реже. Но недавно в Космосе было что-то подобное. Все отокояку нацепили усы, и пошли танцевать крутые танцы.
Одзуки: Прааавда? Как классно!
Оуки: Да, классно было, когда все отокояку танцевали последний номер в усах. И зрителей развеселили к тому же. Мне кажется, то, что это выглядело как шутка в узком кругу понимающих – не очень хорошо. Ведь когда все вместе вот так шутят – меняется и наше отношение друг другу, и зрителям отдельная радость. Хотелось бы, чтобы в будущем у нас почаще получалось так веселиться.
Одзуки: Чтобы все у нас получилось! (смеется) И я с вами!
Оуки: Эти три года, что мы провели порознь, были весьма насыщенными для каждой из нас.
Одзуки: О да, насыщенными. И наше положение довольно сильно изменилось. Особенно твое, Гуччан. Ты вот стала топом, и теперь все одноклассницы тебя часто называют «гордостью класса». Пусть говорят, что наш класс не дружный, но я с этим абсолютно не согласна.
Оуки: Но ведь и Умэ (Хизуки Хана) тоже стала топ-мусумэяку.
Одзуки: Может, потому мы так хорошо и ладим, наперекор всем, кто называет наш класс не дружным.
Оуки: Когда я, как зритель, пришла на постановку Снега, ты уже была старшей актрисой и играла какую-то важную роль. Что-то в тебе тогда было такое серьезное. Но потом я поняла, что это, скорее всего, потому, что ты как человек стала серьезней. Ох, как же меня ругали, когда я еще в музыкальной школе занималась. Кстати, об этом…
Одзуки: Так это потому, что ты честная, Гуччан. Я помню, ты говорила: «Вы слишком много замечаний делаете». Притом без всякого злого умысла, хотя остальные часто понимали тебя превратно.
Оуки: Так ведь никто бы прямо не сказал.
Одзуки: Это потому, что еще со школьных времен ты часто спорила со старшими актрисами после того, как тебе выдавали роль. К тому же, ты довольно красивая, и тебя часто считали зазнайкой, хоть это и неправда. Мне как однокласснице было обидно такое слышать, и я сказала однажды: «Гуччан, ничего не остается, кроме как это исправить».
Оуки: Да, я помню твое «Исправь, исправь».
Одзуки: И характер у тебя весьма кроткий, поэтому я знала, что ты меня послушаешь. Поэтому, каждый раз, когда я замечала что-то, я сразу тебе говорила. Но и ты меня многому научила, так что мы были квиты.
Оуки: О, правда? Вот как оно было.
Одзуки: Все, чего нет у меня, есть у тебя, и если что, ты мне всегда поможешь, расскажешь. Вот такой у нас баланс сил получается.
Оуки: И вправду.
Одзуки: И это у нас с давних пор.
Оуки: Ты обычно понимаешь меня без слов, поэтому, когда я играла в Боу-холле или синдзин-коэне, я никогда не волновалась за тебя, потому что знала, что сделанное мной вернется во сто крат. Ты очень важный человек для меня. Поэтому то, что ты перешла в Космос, вселяет в меня уверенность и спокойствие.
Одзуки: И когда я выступаю в одной с тобой постановке, волнение исчезает, и я могу сразу же вжиться в роль. Еще мы одинаково «чувствуем» постановки, поэтому играть становится очень легко. Пусть три года подряд мы играли порознь, но мне кажется, как только мы снова сойдемся вместе, то вернемся на прежний уровень. Поэтому я с нетерпением жду того часа, когда мы снова будем играть плечом к плечу.
Оуки: Но если подумать, то в новой постановке мы друг другу ни слова не говорим. Хотя есть одна сцена, в которой мы обе участвуем.
Одзуки: У наших персонажей разный уровень. Жаль, конечно, но как будет хорошо, если фанаты с радостью воспримут наше совместное возвращение на сцену! Меня так радушно приняли в Космосе, такое впечатление, что я всегда здесь играла.
Оуки: Вот-вот. Я помню, в день собрания я немного нервничала, а начиная со следующего дня все пошло по накатанной колее.
Одзуки: Вот и мне сейчас так хорошо в Космосе.
Оуки: Вокруг много новых людей, поэтому неудивительно, что существует некоторая напряженность. Но они все очень хорошие, поэтому я хочу, чтобы мы с тобой растормошили всю труппу и, неустанно работая над собой, создали много прекрасных постановок.
Одзуки: Последнее время, особенно после того, как я вышла из младшего состава, я все чаще задумываюсь о том, чтобы создавать прекрасные, искренние образы.
Оуки: О, я тебя понимаю.
Одзуки: Нечто не поверхностное, а с глубОуким смыслом, чтобы мы играли на пределе чувств.
Оуки: Да. Что-то такое, идущее из глубин самого сердца.
Одзуки: Хотя хотелось бы сыграть и в комедии.
Оуки: Я бы тоже не отказалась.
Одзуки: «Чувство» игры и чувство юмора ведь связаны, поэтому здесь будет чему поучиться.
Оуки: Я тоже так думаю. В первую очередь главное – порадовать зрителей, но и нам самим же хочется получить от этого удовольствие. Конечно, сценическое мастерство совершенствуется через страдания, но мне хочется думать, что, даже наслаждаясь теперешним, мы сможем что-то оставить после себя. Ради самих себя, ради Космоса, ради всех актрис, которые на своих плечах будут нести наследие Такаразуки в светлое будущее. Скоро ей исполнится 100 лет, но она будет продолжать свое существование еще многие годы.
Одзуки: Я думаю, что пока мы здесь, мы будем наслаждаться каждым моментом и попытаемся донести до каждого всю многогранность жизни.
Оуки: Вот-вот. Когда мы испытываем что-либо на личном опыте, встречаемся с разными людьми, то как бы меняемся изнутри. Как хорошо, что я поступила в Такаразуку, ведь это настоящая школа жизни, развивающая тебя, как личность! В школьные времена я много чего не понимала, хотя это и неизбежно. Потом я, конечно, мучилась, преодолевала разные препятствия, много размышляла, но не сдавалась на полпути. Я думаю, что все старшие актрисы прошли через это, и то, что они до сих пор в Такаразуке – доказательство того, что они все еще в творческом поиске. Вот что я хотела бы сказать младшим актрисам.
Одзуки: Что не говори, мы очень любим Такаразуку и свое амплуа отокояку.
Оуки: Конечно же. Поэтому мы хотим, чтобы младшие актрисы любили театр и свои роли еще больше. Правда, мы не ахти какие мастера словесности, и передать это не очень получается.
Одзуки: И рассказать, и передать ощущения (смеется). Чувство благодарности переполняет нас, но выразить это… Нам часто говорят, мол, «вы на самом деле так не думаете», но мы правда всем сердцем любим Такаразуку, любим ее больше всех.
Оуки: Вот именно. Только вот выразить это не всегда получается.
Одзуки: Да ладно! Я вот подумала, что надо было быть более радушными, но похоже, что сейчас уже поздно (смеется).
Оуки: Ничего страшного. Кому нужно, тот поймет.